Адвокат иванов василий

Содержание:

Адвокат Иванов Василий Николаевич

Статус: Действующий;

Реестровый номер: 32/82;

Номер удостоверения: 10;

Государство: Российская Федерация;

Федеральный округ: Центральный федеральный округ;

Субъект Российской Федерации: Брянская область;

Адвокатская палата: Адвокатская палата Брянской области.

Адвокатское образование

Организационная форма: Коллегии адвокатов;

Название: Центральная коллегия адвокатов г. Брянска.

Адрес: г. Брянск, ул. Октябрьская, 7;

Электронная почта: ;

Телефон: 8 (905) 101 73 76.

Адвокат Иванов Василий Альбертович

Полезная информация? Поделиться:

По данным опубликованных судебных решений Иванов В. А. участвовал(-а) в делах, рассматривавшихся в судах:

Арбитражный суд Челябинской области
Советский районный суд г. Челябинска

Центральный районный суд г. Челябинска

Отзывы об адвокате

Вы можете оставить отзыв об адвокате — указывайте больше фактов (время, имена, номера дел в судах). Короткие отзывы вида «Хороший адвокат» не информативны и будут удалены.

Адвокат Иванов Василий Александрович

Полезная информация? Поделиться:

По данным опубликованных судебных решений Иванов В. А. участвовал(-а) в делах, рассматривавшихся в судах:

Невельский городской суд
Поронайский городской суд

Сахалинский областной суд
Южно-Сахалинский городской суд

Отзывы об адвокате

Криминал в краеведческом интерьере

или Исповедь музейной «стрелочницы»

Наталья Сомова

В недрах полицейского ведомства готовятся к передаче в суд материалы уголовного дела, которое ещё в конце прошлого года назвали громким. Судя по тому, что в обвиняемых всего один человек — бывший начальник отдела кадров областного краеведческого музея, 30-летняя Александра Кузнеченкова, что ей вменяется в вину всего два эпизода и всего 160-тысячный ущерб областному бюджету, оно никак не должно «тянуть» на этот «статус». Тем не менее дело приобрело уже сейчас достаточно широкий общественный резонанс, особенно много говорят о нём в региональных культурных и околокультурных кругах. Многие художники, музыканты, театралы, управленцы от культуры, не говоря уже о краеведах и музейных работниках с нетерпением ждут судебной развязки этой во всех отношениях подозрительной истории. У наиболее информированных она воскрешает в памяти уголовное дело пятилетней давности, когда в прессе мелькали те же фамилии — директора областного департамента культуры Н. Сомовой и её «боевой» заместительницы Е. Мариной. То шумно начинавшееся дело — о хищении путём мошенничества бюджетных средств через областной учебно-методический центр культуры и искусства — было в итоге плавно спущено на тормозах. До сих пор не рассеялась загадочность поведения горпрокуратуры, посчитавшей его недостаточно расследованным. Одна из газет, несколько раз возвращавшаяся к этой теме, писала тогда: «Позиция надзирающего органа здесь, грубо говоря, такова: не установите, кто «липовал» договора, дела не будет! Естественно, встал вопрос о почерковедческой экспертизе. Но как её провести, если Н. Колабникова (директор центра, через который прокачивались бюджетные средства — прим. ред.) напрочь отказалась давать образцы подписи?». Как, говорилось дальше, зазвать на допрос Сомову и Марину, если они соглашались явиться к следователю только после соответствующего согласования вопроса?

По делу о хищении денег в краеведческом музее их не зовут. Более того, они — в потерпевших. В середине января прислали в Советский райсуд Брянска иск, в котором просят со ссылкой на материалы уголовного дела взыскать с Кузнеченковой в пользу департамента культуры Брянской области 160 тысяч 845 рублей. Ничто не смущает департамент, даже то, что в ноябре прошлого года суд отказался исполнить волю следствия и арестовать Кузнеченкову. Её отпустили из зала суда, отказавшись удовлетворить даже такую «щадящую» просьбу обвинения, как домашний арест. В средствах массовой информации тому дали такое объяснение: обвиняемую от ареста спасли двое её несовершеннолетних детей. Слишком простое объяснение. За Александру «сыграли» не только её дети, но и здравый смысл, который не только у людей в мантиях способен вызвать сомнение в её виновности.

Тем не менее следственная машина продолжает трудиться. Прикладывается немало усилий, чтобы устранить противоречия и нестыковки, чтобы избавить дело от белых ниток. И его единственная фигурантка не уверена, что это её оппонентам не удастся. Позиция следствия ей в целом ясна, но возьмёт ли в расчёт её резоны правосудие? Наконец, есть ещё и такие иррациональные категории, как совесть, мораль, честь. Репутация, наконец, с которой ещё жить и жить, которая будет сопровождать её взрослеющих детей. Это и побуждает Александру апеллировать к общественному мнению. Сегодня мы публикуем беседу с ней «под диктофон». В ней не будет подробностей, относящихся к следственной тайне. О них — потом. Наша собеседница излагает свой взгляд лишь на некоторые события, касается их потаённых пружин, даёт свои оценки действующим лицам и исполнителям.

1. «Священные коровы» департамента культуры

— Александра, в конце прошлого года в средствах массовой информации сообщалось, что в хищении бюджетных средств подозревается «руководство» краеведческого музея. Но теперь видим, что всё руководство воплотилось в вашем единственном лице. А ведь в тех публикациях речь шла в первую очередь о директоре учреждения Денисенковой. Кто хотя бы немного знаком с тем, как совершаются, как расследуются и как оцениваются судами так называемые хозяйственные преступления, будут немало удивлены: почему за финансово-хозяйственные операции отвечает сотрудник, ведавший в музее кадрами?

— Здесь надо начать издалека. В музее я проработала ровно шесть лет. Сначала — специалистом по кадрам, а с 1 мая 2013 года — заведующей отделом кадров. За эти годы в музее сменилось несколько руководителей. После того, как директором пришла Марина Викторовна Денисенкова, я решила уйти из музея, мне предложили другую, более высокооплачиваемую работу (в музее я получала 12 тысяч рублей). Подала заявление на отпуск с последующим уходом. Но директор департамента Наталья Александровна Сомова и её заместитель Елена Афанасьевна Марина сказали, что я нужный для них человек, что коллектив музея большой, полторы сотни человек, что всё в моих руках, можно сделать отдел кадров, а мне стать завотделом. Так и было сделано. Я стала получать почти 20 тысяч и решила остаться. Из трёх директоров, с которыми работала (Геклимович, Мехедова, Денисенкова) наиболее соответствующим этой должности считаю Геклимовича. Но он вынужден был уволиться из-за того, что, как говорил мне, при строительстве мемориального комплекса «Хацунь» его понуждали подписать акты выполненных работ, которые не выполнялись. А это миллионы рублей. Сейчас он работает в одном из учреждений культуры северной столицы, изредка перезваниваемся.

Вообще, директор музея, пусть и такого большого, крайне несамостоятелен в своих действиях. Им постоянно помыкает департамент. Наиболее активна тут всегда была Марина. Она жёстко надзирала за финансовой ситуацией, она же могла давать и кадровые установки. Никогда не забуду, как она и директор департамента культуры Сомова инструктировали, как надо выживать людей: поручение — выговор — и до свидания. «Надо быть понастойчивей», — советовала Марина.

— Почему всё же подозрение в совершении так называемых преступлений пало на вас, а не на любого другого сотрудника музея? Не является ли это одним из следствий ваших особых отношений с Денисенковой и, соответственно, с руководством департамента?

— Денисенкова появилась в музее из БГУ, где работала обыкновенным преподавателем. Можно сказать, из «ниоткуда». Конечно, когда человек попадает в совершенно незнакомую среду, он ищет какую-то опору. Возможно, одной из таких опор была для неё я. Марина Викторовна всего на пять лет старше меня, согласитесь, нас могли объединять какие-то человеческие моменты. Она делилась со мной своими наблюдениями, оценками, сомнениями. Она очень переживала ситуацию, связанную с Красным Рогом. С тревогой рассказывала, что её просили подписать акт выполненных работ. Я спрашивала: ну и что тут тревожиться? И слышала в ответ: так работ-то этих не было… Знаю, что в Красном Роге ремонтировались ведомственные квартиры, на ремонт уличного туалета предусматривалось почти 450 тысяч рублей — безумие какое-то. Заключались договоры с физическим лицом — он и снег убирает, и деревья обрезает, и мусор вывозит… Деньги огромные в Красный Рог направляются. Даже «на Хацунь» столько не шло. Я слышала, что тот же ремонт туалета отдавался родственникам Елены Борисовны Ловяго, которая возглавляла толстовский комплекс в Красном Роге.

Это та самая Ловяго, которая пять лет назад проходила по делу о хищениях бюджетных средств в учебно-методическом центре культуры. На время его расследования она уехала за границу в Швецию, а когда страсти улеглись, вернулась и была пристроена в усадьбу Толстого. Ловяго пользовалась очень плотной поддержкой Елены Афанасьевны Мариной. Судите сами: она могла бы жить в отремонтированной квартире и не мотаться каждый день из Брянска в Красный Рог и обратно на служебной машине. У нас далеко не всегда находились деньги на бензин, чтобы до Хацуни довезти сотрудников, а она — туда-сюда, туда-сюда. Когда встал, помню, вопрос о том, почему водитель «персоналки» не ставит её в гараж учреждения, то Марина вызвала Денисенкову и сказала, что Елену Борисовну трогать не надо. Где она считает нужным ставить машину, пусть там и ставит. Вплоть до того, что лепите любой приказ. Это, мол, ваши проблемы. Причём, когда брали Денисенкову, говорили, что это директорская машина, а возила она Ловяго.

Читайте так же: Оформить договор купли-продажи автомобиля пятницкое шоссе

Могу только догадываться о причинах такой трогательной заботы, хотя это не только догадки. Вот я говорила о больших деньгах, идущих на Красный Рог. Вы представляете, что это такое — закупить антикварную мебель на 40 миллионов рублей? Ловяго нашла своих антикварщиков. К закупке не подпустили никого, кроме неё и замдиректора музея Алексеева, хотя, наверное, для того, чтобы снять все подозрения, тут можно было бы создать намного более представительную комиссию, привлечь широкий круг экспертов. Какой Ловяго специалист в антиквариате? А что касается бывшего директора музея Алексеева, то известно, что он в очень хороших отношениях с Сомовой. Но я лично натыкалась на документы КРУ, когда готовила их к сдаче в архив. Они содержали информацию о выявленной очень большой недостаче, когда он был директором. Все сотрудники знают, что творится в фондах музея. Что кроется за таким фактом — при смене директоров не проводится их инвентаризация? Это прямиком выводит на мысль о том, что фонды разворовываются. Или: та же антикварная мебель почему-то хранится прямо в музее, где нет соответствующих условий. Знаю, что ещё перед моим увольнением в конце прошлого года зеркало, приобретённое за 300 тысяч рублей, хранилось в кабинете Денисенковой. Все знают и что экспонаты в наших фондах гниют, портятся. Это и смешно, и возмутительно, когда сотрудники летом выносят шинели, вещи во двор и караулят их просушку.

— Об Алексееве ходит молва как о брянском Корейко. Помните сильно прибеднявшегося подпольного миллионера Александра Ивановича Корейко из бессмертного романа Ильфа и Петрова «Золотой телёнок»? Мне рассказывали, что в собственности крупнейших музеев страны якобы оказались весьма дорогостоящие брянские экспонаты…

— Корейко — это не в бровь, а в глаз. Владимир Петрович — человек хитрый и скрытный. За его внешней беззащитностью можно много другого найти. Нормально ли это, что в фондохранилище директорам входа нет, а Алексееву — беспрепятственный? Владимир Петрович, говорила я ему, у нас богатейшие фонды, ну так давайте выставим что-нибудь посетителям. Иконы, монеты слишком дорогие? Но дубликаты можно, наверное. У многих знающих Алексеева возникает вопрос: как при зарплате в 20—22 тысячи рублей можно в Орменке строить особняк в трёх уровнях? Говорят, там будет его личный музей. Случайно разве, что он является бессменным председателем фондозакупочной комиссии музея? Случаен ли и такой факт: все директоры хотели избавиться от Алексеева, ставили перед департаментом вопрос об этом, но там им говорили, что можно тронуть кого угодно, но не Алексеева?! А тронете, мол, — сами уйдёте. Он может когда угодно явиться на работу, когда угодно уйти. Он неподотчётен и неподконтролен. После обеда его в музее почти не застать. Найти его можно чаще всего в архиве, за составлением чьей-нибудь родословной, за 20 тысяч рублей. Он и во время поездок по общественным делам может раздавать номер своего телефона, принимать, по сути, коммерческие заказы.

Что до Ловяго, то для департамента она — не менее «священная корова», чем Алексеев. Через несколько дней после того, как суд выпустил меня из ИВС, Сомова созвала совещание с участием руководства музея. На нём прозвучал «приговор» Денисенковой и мне: обеих уволить. На нём же была названа преемница Денисенковой — Ловяго. Казалось бы, логичнее было назначить руководителем музея первого заместителя, но выбор пал на неё. И, конечно же, неслучайно. Обставлено это назначение было комплиментами. Один из них такой: Елена Борисовна приняла коллектив в Красном Роге в состоянии войны. О какой войне речь — не знаю. Может, с Захаровой (известная исследовательница жизненного и творческого пути А.К. Толстого — прим. ред.)? Так, например, Геклимович с нею не воевал. Какая война может быть с Валерией Даниловной? Воевать в Красном Роге надо было совсем с другими врагами. Годовой план по выручке этому нашему филиалу устанавливался в размере 300 тысяч рублей. В клинцовском музее, где и людей вдвое меньше работает, где нет торговли никакой, куда свадьбы не возят, — точно такой же. Для скромного суражского музея, где руководитель — настоящий подвижник, всего на сто тысяч меньше. Считаю, что план по выручке в толстовской усадьбе должен соотноситься с планом для самостоятельного Овстуга, который составляет примерно 5 миллионов. Львиная доля внебюджетных средств шла в Красный Рог. Там же продавалось много сувенирной продукции, которая не проходила через бухгалтерию учреждения, не оприходовалась на его складе.

— Приходилось как-то слышать, что в музее шла торговля без контрольно-кассовых аппаратов…

— Да, это было. Я столкнулась с этим, когда одно время возглавляла филиал в Хацуни. Привожу выручку за неделю, иду сдавать, а мне в бухгалтерии говорят: «Оставь пока их у себя, мы тебе сейчас приходничек принесём». Идёт время, ничего не приносят, напоминаю про деньги, а мне: «Пусть они полежат у тебя в сейфе». Когда я предложила создать комиссию по учёту поступления и списания сувениров, мне сказали, что сувениры не числятся. Спрашиваю: как не числятся, есть же договоры… Получалось, что сувениры не оприходовались. Заведующая складом Татьяна Макаровна Сидоренкова долго работала в тесной связке с Сомовой, она не делала этого. Знаю, что принималось решение неоприходованную сувенирную продукцию возвратить поставщикам. И только с Красного Рога она не возвращалась.

Приведу ещё один примечательный факт про Ловяго. Мне известно, что она занимается закупкой через интернет фотографий, книг, других предметов старины, которые потом перепродаются музею через фондозакупочную комиссию. Конечно, вряд ли она делает это от своего имени. Точно это может знать Денисенкова, потому что Ловяго все эти вещи относила в её кабинет, и уже Денисенкова передавала их Алексееву.

— Мы слышали и про ещё одну «священную корову» для департамента культуры. Это — нынешний главбух музея Микова.

— Главбухом она быть не должна, у неё не было для этого соответствующего образования. Но настояла Марина.

Заместитель директора департамента культуры Брянской области Елена Марина

Позвонила мне и сказала, чтобы я срочно готовила согласование на замглавбуха Микову. На мой вопрос о том, как же быть, ведь у Миковой не хватает образования (а как раз чуть раньше одного из замглавбухов не согласовали в департаменте из-за отсутствия высшего образования), Елена Афанасьевна строго переспросила: «Ты меня, вообще, слышишь. ». Как повела себя Микова в пролоббированном руководством департамента статусе? Как-то пришедшая оттуда Денисенкова сказала, что на «Хацуни» надо поменять охрану — прежде у нас был договор с предприятием ФГУП «Охрана». Оно, дескать, берёт за услуги дорого. К тому же у нас были претензии к работе его возрастных сотрудников. Была найдена новая фирма, где и ребята были помоложе, и услуги на 80 тысяч рублей в месяц дешевле, чем у «Охраны». Но после своего утверждения главбухом Микова добилась пролонгирования договора с дорогостоящей «Охраной». Директорские обязанности уже исполняла Ловяго, она и сообщила мне по телефону, что с охраной ничего менять не будем. Насколько это так, не знаю, но слышала, что в «Охране» работает муж Миковой, этим и объяснялась «перемена настроений», которая обойдётся бюджету почти в миллион несэкономленных рублей.

И ещё один момент. 22 декабря прошлого года на стол только что заступившей на более высокую должность Ловяго легло сразу пять заявлений — от завотделами Полякова и Климовой, ведущего методиста Филипповой, экономиста Артамошиной и ведущего бухгалтера Косаревой… Все они дружно просили оказать им помощь в связи с «трудным материальным положением». И всем пятерым приказом, подписанным Ловяго и Миковой, такая помощь была оказана. Как потом выяснилось, «трудным материальным положением» маскировались расходы на новогодний корпоратив для двух десятков сотрудников. Вот могу показать ещё один приказ Ловяго и Миковой, по которому на следующий день после выделения денег материально бедствующей группе те же люди в числе прочих премировались «за организацию и проведение мероприятий, направленных на повышение авторитета и имиджа учреждения среди населения». У этого приказа был иной маскировочный подтекст — сия добавка позволяла красиво отчитаться о реализации плана мероприятий, которым в рамках майских указов президента предписывалось повышение зарплаты работникам культуры. Хорошо, пусть хотя бы так «уважили» людей. Но почему среди самых «уваженных» оказалась названная бедствующая пятёрка? Почему Ловяго, проходящая в приказе заместителем директора по развитию толстовского музея, «подписывает» себе самую внушительную сумму? Только ли это одна нескромность? После такого не обидно ли разве мне, которой вменяется нанесение какого-то ущерба музею?

2. «Они сделали меня крайней»

— Вот и давайте теперь поговорим об ущербе, уголовном деле, которое обрушилось на вас. Разумеется — в рамках пока дозволенного. Как вы думаете, чем навеяно это, по некоторым «параметрам», достаточно заурядное дело, почему «на мушку» полиции попало ваше учреждение, почему так мучительно, с таким драматизмом велось расследование?

— Мне трудно говорить, чем было навеяно это дело. Возможно, у «органов» была какая-то оперативная информация, исходившая из музея. Знаю только, что ещё при директоре Мехедовой к нам приходил оперативник. Он спрашивал: у вас проходят коммерческие выставки, сколько вы имеете с них? 14 марта прошлого года, когда меня вызвали в полицию, опять прозвучал вопрос про выставки, также спрашивали, кем я прихожусь Сомовой? Когда завели дело, Ловяго ударилась в панику, боялась, говорила, что возле толстовской усадьбы якобы видели подозрительных лиц, которые задавали сотрудникам «нехорошие» вопросы. Опасалась вслух: вот если меня проверят… Я ещё недоумевала: ну и что, да пусть проверяют. Не знала, что так далеко зайдёт всё. Ещё в марте, когда всё закручивалось, я без раздумий согласилась пройти «собеседование» у детектора лжи, но тогда мне сказали, что «техника» неисправна. Потом уже было не до детектора: вся эта история сильно ударила по моему здоровью, и я вынуждена принимать медицинские препараты, при которых эта процедура противопоказана.

Читайте так же: Приказ фтс отбор проб и образцов

В деле — речь о двух эпизодах. Якобы я похищала деньги через псевдопокупку цветов для мероприятий и псевдоуборку снега. Очень долго считала всё это полной ерундой. Даже тогда, когда Сомова настоятельно советовала «взять адвоката». Она и предложила мне воспользоваться услугами конкретного человека — Василия Николаевича Иванова. Я послушалась, заняла денег и отдала их ему, так как он хотел всю сумму сразу. Поняла, что дело приобретает серьёзный оборот, когда оперуполномоченный Паршиков во время очередного обыска у меня дома сказал в своей обычной хамской манере: ты, конечно, можешь упираться, но мы-де уже всё обставили так, что упираться бесполезно. Встревоженная, звоню Иванову. Он: «Да успокойся ты, там нет никакого дела, пусть ищут. Даже не думай об этом. Я хорошо знаю замначальника следственной части УМВД Потоцкого. Ты прикинь логически. При чём тут ты? За такие вещи отвечает руководитель учреждения». Но как быть, если руководитель учреждения после одной почти дружеской беседы со мной, пряча глаза, вдруг начинает упрашивать меня «взять всё на себя, а то потянут меня»? Я тогда возмутилась: «Вы что, сдурели, что ли? Я покупала цветы и за всё отчитывалась!».

До 20 ноября адвокат меня успокаивал, Сомова с Мариной посмеивались, проводя аналогию с уголовным делом по учебно-методическому центру, по которому свидетелем проходила никак не поиздержавшаяся Ловяго. Обойдётся, мол, и на этот раз всё. Но 20 ноября Паршиков перехватил меня выходящей с детьми из квартиры и препроводил к следователю Михеевой.

Тут-то я вполне оценила «работу» рекомендованного Сомовой адвоката. Он стал в моём присутствии «торговаться» с Потоцким, которого «хорошо знал». «Ну а если, — говорит, не стесняясь, Иванов, — она возьмёт вину на себя?». Я не выдерживаю: «Какую вину? Вы о чём говорите?». И тут Потоцкий: «У-у-у, так у тебя ещё и характер. Тогда иди в изолятор на двое суток. После этого мы на тебя посмотрим». Когда меня привезли в ИВС в наручниках, человек, оформлявший на меня документы, удивился: «Если честно, у нас по такой статье даже мужчин не помещают». В один день из свидетелей я стала подозреваемой. Но ненадолго. Из изолятора меня выпустили, отказав следователю Михеевой даже в домашнем аресте. Мне возвратили статус свидетеля. Но опять же ненадолго. Теперь я уже обвиняемая.

После ИВС Иванов продолжал уговаривать меня согласиться с обвинением, подмахнуть бумаги не читая. «А если я не согласна?» — «Мы, конечно, можем обжаловать, но надо, чтобы дело закрылось по-другому. Ты что, хочешь, чтобы Сомову потянули? Мы попросим 10 тысяч штрафа для тебя, и делу конец, чтобы никого не таскали». После этого я пошла на смену адвоката. Помню, Паршиков, позволявший во время «прессования» меня некоторые мысли вслух насчёт того, что с прокуратурой всё уже относительно меня договорено, ну а суд — по традиции на стороне обвинения, так оценил работу адвоката Иванова: ты, мол, понимаешь, что адвокат тебя топит? Где ты его взяла? И как была следователь Михеева взвинчена, когда узнала, что я сменила защитника. «Что вы удумали, Александра Александровна?!» — выговаривала мне. Когда пришла на допрос уже с новым адвокатом, сразу же начала спрашивать, уволена ли я из музея, развелась ли с мужем? Это всё, по её мнению, смягчит отношение суда ко мне.

Мой новый адвокат обнаружила в деле большое количество нестыковок, подтасовок, процессуальных нарушений. Всё это она стала отражать в замечаниях. Такая её позиция не устраивает лиц, проводящих расследование. Дошло до того, что в конце прошлой недели Михеева направила в областную адвокатскую палату жалобу, в которой просит отстранить моего адвоката от ведения дела и лишить её адвокатского статуса, мотивируя это тем, что адвокат якобы грубо ведёт себя и мы редко являемся для проведения следственных действий. Всё это высосано из пальца, ведь нам даже повестки не выписываются — являемся строго по договорённости со следователем. А что до грубости и некорректности, то этим, на мой взгляд, грешит как раз следователь. Её сильно раздражает, что адвокат скрупулёзно фиксирует на бумаге её профессиональный брак. И тогда Михеева позволяет вслух говорить такое: пишите, мол, пишите, только кто это будет читать? Всё-де уже предрешено. Кстати, за всё время, которое моим защитником являлся Иванов, следствие ни разу не поинтересовалось даже, заключено ли у меня соглашение с ним. А соглашения не было, несмотря на то что деньги за услуги я сразу же ему заплатила. В связи с этим, я также решила обратиться с жалобой в адвокатскую палату…

— А вам известно, что адвокат Иванов — бывший зять бывшего начальника областного управления культуры Людмилы Петровны Сорокиной, которую после выхода на пенсию сменила Сомова? Ранее к нам в редакцию несколько раз приходили сигналы о том, что Сорокина, пребывающая в глубоко пенсионном возрасте, числится заместителем директора театра юного зрителя, но на работе её не видят. У нас спрашивали, не возьмёмся ли мы инициировать поиски ответа на вопрос, в чьи руки уходит замдиректорское жалование.

— Мне эти детали неизвестны, хотя по тому, с какой настойчивостью мне совала Сомова в адвокаты этого Иванова, можно предположить, что его персона возникла «на горизонте» неслучайно. Иванова больше всего беспокоило, чтобы не дёргали Сомову, вся его «защита» сводилась к тому, чтобы обрубилось всё на мне, «стрелочнице». Они сделали меня крайней. Но ведь и на эту «скромную» роль я не подхожу. Поэтому-то и мурыжит следствие эти два эпизода уже около года.

Вообще же, о практике оформления «подснежников» в учреждениях культуры мне известно. В 2012 году по указанию Мариной в нашем музее были оформлены два человека — Бондарев и Вишневская. У нас они не работали, но зарплата им начислялась. И только когда к нам пришёл с запросом оперативник из управления по борьбе с экономическими преступлениями, проверявший Мехедову, после звонка Мариной они пришли в бухгалтерию и расписались в ведомостях сразу за все месяцы. Получали они эту зарплату лично или отдавали «наверх», не знаю. Мне известно, что Бондарев работал в департаменте культуры, а Вишневская, насколько знаю, в филармонии. А их трудовые книжки были у нас. Оформляя Вишневскую, я спросила у неё, работает она в филармонии или не работает, что за необходимость, чтобы она была оформлена в музее, ведь зарплата невелика… И тогда Марина сделала Мехедовой внушение, чтобы я этим не интересовалась и не задавала людям ненужных вопросов. Передавая мне эти слова, Галина Михайловна сказала, что если буду задавать ненужные вопросы, назавтра могу сама вылететь из музея со своей трудовой книжкой.

— В чём уникальность прочности тандема Сомова-Марина? Кто и какую роль в нём играет? Почему, на ваш взгляд, в этой связке «начальник-подчинённый», можно сказать, отсутствует всякая дистанция? Знаете ли вы, что Сомова близка к возрастному рубежу, когда по закону ей возбраняется занимать нынешнюю должность, и насколько верно, что сейчас рассматривается вариант, при котором её место займёт Марина, а Ловяго — место Мариной? К чему, на ваш взгляд, приведут такие рокировки?

— Действительно, не сразу и скажешь, кто в этой связке главный. Марину ещё, знаю, называют «казначеем». Несмотря на то, что в департаменте есть главбух, бухгалтерия, всё проходит через Марину. Решает все принципиальные и не совсем принципиальные финансовые вопросы она. Знаю одно: если бы следствие работало качественно, то, выйдя на Денисенкову и Ловяго, оно непременно вслед за этим вышло бы на Сомову и Марину. Да, для Сомовой предел мечтаний, если её «хозяйство» «унаследует» Марина, место которой тогда могла бы занять Ловяго. И меня после упомянутого совещания 4 декабря Сомова убеждала потерпеть, пока всё уляжется. Обещала: мы тебя трудоустроим. Но не надо мне их трудоустройство. Знаю твёрдо одно: пока эти люди руководят культурой, несчастна эта культура.

— В областном культурном сообществе давно уже идут громкие пересуды о том, чем помимо выполнения должностных обязанностей занимаются Сомова и Марина. Кого ни послушаешь, все отзываются об этом тандеме брезгливо, часто называют его воровским. Но почему к этим голосам были и остаются глухи все кураторы культуры в правительстве области — А. Теребунов, А. Пономарёв, И. Кузьмина? Неужели им так недорог имидж власти?

— Эти дамы, надо признать, преуспели по части втирания очков. Они многолики, умеют «работать с начальством». А у того часто нет времени глубоко вникать в детали. Да и хлопотно. Это же надо перед губернатором вопрос ставить. А если он не орёл? Есть в областной администрации КРУ, там начальником некий Божин. С ним Сомова в чудесных отношениях. После того, как КРУ проверило нас, она заявила, что за такой акт надо выдавать награды. Ну вот побывала в музее Кузьмина, даже дважды. Но ей ведь показали только верхушку айсберга…

— Занятость кураторов культуры, доверчивость, с которой они проглатывают поставляемую о музее информацию — всё это так. Но есть ведь и другие источники получения информации. Наконец, когда за такой короткий срок меняется столько руководителей учреждения, столько главных бухгалтеров, одно это уже должно стать сигналом, что здесь что-то неладно. Не объясняется ли такое невмешательство кураторов другими причинами?

— Если вы намекаете на коррупционную составляющую, то отвечу, что я не знаю, но её присутствие не исключаю. В моей адской истории она, убеждена, есть точно. До происшедшего думала, что это только в фильмах разворачиваются такие страсти. Но теперь вижу, что в реальной жизни они пострашнее.

Читайте так же: Договор о неприменении

Владимир ПАНИХИН

P.S. Мы, конечно же, ещё вернёмся к этой «адской истории», проинформируем читателей, с чем выйдет следствие в суд и какую оценку его «трудам» даст брянская Фемида. Все, у кого незашоренный взгляд на происходящее в областной культуре, не ждут уже очищения её от коррупционной грязи, их не завораживают обещания очередного главы региона покончить с нею. Если Сомова и Марина и от Лодкина ушли, и от Денина ушли, то что им какой-то Богомаз?! Поистине цельнометаллические дамы, не совсем по-культурному будет сказано.

Адвокатская палата Ставропольского края

Реестр адвокатов

355037, г.Ставрополь, ул. Доваторцев, 30б, оф. 326

(8652) 99-89-03
(8652) 99-89-04

Подписаться на новости

Подписаться на новости ФПА РФ могут только зарегистрированные пользователи

Теперь — Иванов: бывшего проректора КНИТУ-КХТИ заподозрили в мошенничестве

В руководстве КНИТУ-КХТИ очередной арест. На этот раз уголовное дело возбуждено в отношении 67-летнего и.о. директора института дополнительного профессионального образования и бывшего первого проректора Василия Иванова. По версии следствия, профессор похитил у вуза 2,7 млн рублей, якобы фиктивно работая в ВШЭ, созданной при казанском вузе и не имеющей отношения к известному московскому вузу.

Завкафедрой инженерной педагогики и психологии Василия Иванова, совершившего карьерный взлет в эпоху ректоров Сергея и Германа Дьяконовых (с 1997 года до недавнего времени Иванов был первым проректором по учебной части КХТИ), задержали вчера днем. Профессора несколько часов допрашивали в СУ СКР по РТ, и домой Василий Иванов уже не вернулся. Ночь он провел в изоляторе временного содержания. В отношении него возбудили уголовное дело по статье «Мошенничество в особо крупном размере».

Сегодня Василия Иванова в наручниках доставили в Советский райсуд для избрания ему меры пресечения. Профессор держался весьма уверенно и даже шутил, дожидаясь начала заседания в коридоре суда.

— Сегодня на завтрак кормили пшенной кашей с молоком и сахаром. Я не ел, у меня диабет. Но спасибо, что покормили! — громко и с улыбкой обратился он к дежурившим в коридоре судебным приставам.

Однако на судебном заседании от бравады завкафедрой не осталось и следа. Он с волнением сообщил судье, что минувшая ночь стала для него большим стрессом и нанесла «душевную травму».

— Я провел ночь в одиночке. Не спал. У меня поднялись давление и сахар. У меня онкология на стадии контроля. Жена после реанимации — ее на днях оперировали в Чебоксарах, должны были привезти домой. Мне разрешили только один звонок, я ей… Я должен за ней ухаживать, ей еще шесть месяцев вставать нельзя, — взволнованно обратился он к судье Илзиде Каримовой с просьбой назначить ему домашний арест, но никак не СИЗО.

Следователь Тимур Курбанов в свою очередь настаивал на заключении подозреваемого в хищениях профессора под стражу до 11 марта.

По версии следствия, Василий Иванов с 1 января 2011 года по 31 декабря 2015 года, будучи первым проректором КНИТУ и пользуясь служебным положением, похитил у вуза 2,7 млн рублей. По предварительной информации, ежемесячная прибавка к основной зарплате Иванова составляла около 45 тысяч рублей.

— Обвинение опирается на показания свидетелей, на которых Иванов может оказать давление. Поэтому прошу заключить Иванова под стражу, — пояснил Тимур Курбанов.

— Я считаю, это излишне суровая мера. Я факты, предъявленные следствием, не отрицаю: да, работал, да, консультировал, но вину в мошенничестве не признаю, — сказал профессор и вновь попросил назначить меру пресечения домашний арест, чтобы быть рядом с больной женой. Судья потребовала представить свидетельство о собственности на квартиру, в которой проживают супруги.

— Мы вышли вчера из следкома после девяти вечера. Я пыталась найти документы, но без его супруги не смогла. Не могу же я рыться в чужой квартире, — всполошилась адвокат Иванова, Тамара Овчинникова. Судья, несмотря на возражения следователя и прокурора, объявила перерыв, чтобы сторона защиты привезла нужный документ.

В итоге суд отправил Иванова под домашний арест до 11 марта.

Тем временем адвокат экс-проректора посвятила корреспондента «Вечерней Казани» в подробности дела. По ее словам, следствие считает, что Василий Иванов присваивал деньги за якобы фиктивную работу в качестве консультанта в ВШЭ — подразделении КНИТУ-КХТИ.

— Якобы он по факту не работал, но деньги за услуги получал. Но где доказательства этого? В деле я их не увидела. К тому же, обратите внимание, якобы он присваивал деньги с 2011 по 2015 год, почему тогда в 2016 — 2017 годах об этом молчали?

Собственный источник «Вечерней Казани» в КНИТУ отметил, что в вузе у Василия Иванова сложилась репутация человека волевого, с сильными связями, но обладающего «не самыми высокими моральными качествами».

Напомним, в августе 2017 года был арестован экс-ректор КНИТУ-КХТИ Герман Дьяконов, который обвиняется в махинациях с деньгами Газпрома, их корпорация выделяла вузу на проведение семинаров. Под арестом в прошлом году успел побывать и проректор вуза Александр Кочнев. Ну а бывший проректор Ильдар Абдуллин отбывает сейчас срок в колонии.

МВД раскрыло подробности дела профессора КНИТУ-КХТИ

Стали известны подробности уголовного дела исполняющего обязанности директора Института дополнительного образования Казанского национального исследовательского технологического университета (КНИТУ, бывший КХТИ) Василия Иванова. На днях суд отправил его под домашний арест в связи с обвинением в крупном мошенничестве. По данным МВД, господин Иванов шантажом заставлял руководителей подразделения вуза перечислять ему деньги, а также фиктивно трудоустраивал граждан, за которых получал зарплату. Причиненный ущерб оценивается в сумму свыше 3,7 млн руб. Свою вину господин Иванов отрицает.

Вчера пресс-служба МВД по Татарстану со ссылкой на официального представителя МВД РФ Ирину Волк сообщила подробности преступных эпизодов, инкриминируемых «исполняющему обязанности директора одного из учреждений высшего образования». По данным „Ъ“, речь идет о профессоре КНИТУ-КХТИ Василии Иванове. Как писал „Ъ“ 13 января, он был задержан, а затем отправлен под домашний арест решением Советского райсуда Казани. Как сообщили в пресс-службе МВД, уголовное дело ученого стало итогом разработки, проведенной сотрудниками управления экономической безопасности и противодействия коррупции полицейского ведомства, а также регионального управления ФСБ.

В настоящее время Василий Иванов является и. о. директора Института дополнительного профессионального образования КНИТУ-КХТИ. С 1997 года он был первым проректором по учебной части вуза, но в сентябре 2017 года покинул этот пост по истечении срока контракта.

Напомним, республиканское СУ СКР предъявило господину Иванову обвинение в мошенничестве в особо крупном размере (ст. 159 УК РФ), кроме того, он подозревается в служебном подлоге (ст. 292 УК РФ). В райсуде следствие просило заключить его под стражу. Представитель СУ сообщил, что претензии к господину Иванову связаны с периодом его работы проректором: якобы в 2011–2015 годы он похитил у вуза не менее 2,7 млн руб. Однако подробности следствие не озвучило. Обвиняемый представил многочисленные справки о своих заболеваниях и своей жены, а также документы о праве собственности на жилой дом в Казани. В результате райсуд решил не лишать его свободы.

По данным МВД, один из эпизодов, фигурирующих в деле господина Иванова, берет начало в 2011 году. Якобы тогда он пригласил к себе в кабинет одного из директоров подконтрольных ему школ (по данным „Ъ“, речь идет о Высшей школе экономики вуза) и «под угрозой принятия административных мер негативного воздействия» потребовал от него «ежемесячно передавать ему определенную сумму денежных средств». Согласно материалам дела, в связи с этим директор школы и его главный бухгалтер вынуждены были включить господина Иванова в штатное расписание и начислять ему зарплату. По некоторым данным, в штате он числился консультантом. «Как установили оперативники, должностные инструкции, трудовой договор, приказы о принятии на работу и приказ об увольнении не составлялись»,— сказано в сообщении МВД. Как следует из материалов дела, с 2011 по 2015 год господин Иванов в школе не работал, но получил за этот период в качестве зарплаты 2,7 млн руб.

Согласно другому эпизоду, в 2013 году в одно из подразделений вуза якобы по указанию господина Иванова были фиктивно трудоустроены по совместительству пятнадцать его подчиненных. «Фактически никто из них никакую трудовую деятельность за указанный период в школе не осуществлял, заработную плату не получал»,— считают в МВД. Согласно материалам дела, начисляемую зарплату, а это в общей сложности более 1 млн руб., главный бухгалтер подразделения передала господину Иванову.

Когда Василию Иванову в райсуде избирали меру пресечения, он не отрицал факты получения денежных средств, но уверял, что это происходило на законных основаниях. Ученый заявил о своей непричастности к преступлению. Вчера его адвокат Тамара Овчинникова сообщила „Ъ“, что к настоящему времени позиция ее подзащитного не изменилась.