Мазепа и Карл XII: Полтава
Мазепа и Карл XII: Полтава
Миф о непобедимости России был порожден разгромом и Карла XII, и Наполеона. Полтавская битва и Бородино — это вехи в истории России, которые доказывают, что попытка завоевать военным путем обширные пространства Русской равнины обречены за провал. Тем не менее польские короли Стефан Баторий и Владислав IV, обладая довольно слабыми ресурсами феодального государства, сумели одержать победу там, где два величайших полководца в мире потерпели позорное поражение. Уже в ходе войны 1914–1918 гг. немцы сумели захватить обширные территории в Европейской России, несмотря даже на то, что им пришлось сражаться на два фронта. (Автор не принимает в расчет, что немцам помогла революция в России. — Пер.)
Карл и Наполеон вторглись в Россию в неудачное время, им пришлось столкнуться с проблемами транспортировки и снабжения войск, которых можно было бы избежать, если бы они начали войну пораньше и использовали все преимущества летнего времени. Чрезмерная самоуверенность шведов и дикий, авантюрный характер короля Карла заставили их начать наступление с недостаточными силами; Наполеон же пытался маневрировать огромными массами войск на обширном пространстве, практически не имевшем дорог.
Кроме того, шведское и французское вторжения произошли без предварительной политической подготовки, в отличие от Польских кампаний XVII в. и Немецких в 1914–1918 гг. Наполеон очень боялся разозлить Александра I, поэтому проводил весьма осторожную политику по отношению к полякам и не сумел воспользоваться недовольством украинцев и народов Кавказа, населявших Российскую империю. 40 лет спустя, во время Крымской войны, англичане и французы тоже не воспользовались возможностями, которые дало бы им сочетание политической пропаганды и военной силы, хотя Пальмерстон прекрасно понимал, какую помощь могли бы оказать им финны, поляки и грузины, если бы им было дано обещание защитить их интересы. В то же время Омар-паша настаивал на мощном вторжении на Кавказ, впрочем, когда стало уже слишком поздно.
Союзники у Карла XII оказались никудышными. Воспитанный на французский манер король Станислав Лещинский не имел полководцев, равных по таланту Иеремии Вишневецкому или Станиславу Конецпольскому. Он понадеялся на свои связи с Мазепой, запорожским атаманом Гордиенко и вождем донских казаков Булавиным, вел переписку с сомнительными женщинами вроде княгини Дольской, а также с иезуитами и православными священниками на Балканах.
Летом 1707 г. Карл задержался в Польше и потерял возможность напасть на Петра I в тот самый момент, когда в России полыхали восстания башкир и донских казаков. Он общался с украинским гетманом, точно так же как его дед поддерживал отношения с Хмельницким, но его агенты не смогли понять, какую помощь могли бы оказать шведам недовольные казаки и какие трудности ожидали Мазепу.
1 января 1708 г. Карл XII переправился через Вислу, а 28 января вошел в Гродно. «Он, по-видимому (ибо даже сейчас мы можем только гадать об этом), — писал Бейн, — планировал вот что: во-первых, форсировав Днепр, соединиться с армейским корпусом Левенгаупта, который шел из Риги, а потом зазимовать в плодородной, не тронутой войной Украине, крепости которой обещал передать ему казацкий атаман Мазепа. Одновременно финская армия под командованием Либекера с помощью флота должна была овладеть Санкт-Петербургом и вернуть Швеции Ингрию, в то время как Станислав [Лещинский] при поддержке третьей шведской армии, стоявшей у Крассова, должен был подавить всякое сопротивление в Польше.
Летом 1709 г. три шведские армии, усиленные поляками, казаками и крымскими татарами, должны были одновременно напасть на Московию с севера, юга и востока и сокрушить Петра. Реализация этого плана, составленного без учета имеющихся трудностей и основанного ни на чем, кроме самых фантастических предположений, лежала далеко за пределами возможного» (Бейн Н. Кембриджская история нового времени. Т. V).
4 июля 1708 г. Карл разгромил русских у Головчина и, пройдя всю Белоруссию, добрался до верховий Днепра. До 6 августа король находился в Могилеве, ожидая прибытия корпуса Левенгаупта. Штаб-квартира царя Петра располагалась в Смоленске.
«Шведы начали жестоко страдать [от голода], — продолжал Бейн, — поскольку хлеба и фуража не хватало и солдаты питались почти исключительно украденной скотиной. Русские, которыми командовали Шереметев и Меншиков, не желая вступать в сражения, медленно отступали, уничтожая все на своем пути, пока, наконец, шведы не увидели перед собой ничего, кроме выжженной земли под ногами и горящих деревень на горизонте».
К тому времени, когда захватчики дошли до русской границы в Михановичах (1 октября), «Карлу стало ясно, что идти дальше на восток по опустошенной земле просто невозможно». В Татарске он провел свой первый военный совет. Генералы посоветовали ему подождать подхода подкреплений и провианта, который должен был доставить Левенгаупт, а потом уйти в Ливонию и зазимовать там в своих владениях. Но Карл, уверенный в том, что найдет на Украине изобилие припасов, надеясь на помощь Мазепы, принял фатальное решение идти не на север, а на юг.
Казнь Кочубея и Искры не вернула Мазепе долгожданного душевного покоя, а на казацкую старшину произвела ужасное впечатление: люди, не любившие гетмана, были возмущены до глубины души, поскольку понимали, что он, ни минуты не сомневаясь, пожертвует любым из своих старых товарищей, чтобы вернуть себе расположение царя и доказать свою верность.
Мазепа и сам уже жалел, что ввязался в эту опасную игру. Его агенты в шведском лагере давали ложные обещания устроить восстание, а полковники по-прежнему считали его послушным слугой царя. Он понимал, что все его интриги могут быть раскрыты в любой момент, и опасался, что шведы, войдя на Украину, будут встречены стихийным восстанием, которое сметет непопулярного гетмана, если он сразу же не заявит, что выступает на стороне захватчиков.
Разгром Шереметева в Головчине, по-видимому, подтолкнул Мазепу к решительным действиям. Он открыл свои изменнические замыслы полковникам Апостолу, Горленко и Ломиковскому (командовал казацкой артиллерией). Он знал, что все эти люди — противники Петра и что во время различных кампаний царские генералы относились к ним свысока. Они все поклялись принять участие в заговоре и перейти на сторону шведского короля.
Позже чешский секретарь Мазепы Орлик раскрыл некоторые детали, касавшиеся условий секретного соглашения, заключенного между «королем шведов, готов и вандалов» и гетманом Украины. Секретарь утверждал, что по этому договору Украина должна была стать независимым государством, возглавляемым его законным правителем — Мазепой. Однако маловероятно, чтобы подобное соглашение Карл подписал еще до своего прибытия на Украину и до того, как Мазепа открыл свое истинное лицо. Скорее всего, Мазепа и Орлик показали заговорщикам черновик соглашения, чтобы убедить их в реальности своих надежд.
В начале сентября Карл XII появился на границе Украины. Каждый день теперь был для Мазепы на вес золота, поскольку царь Петр ожидал, что он начнет немедленные военные действия против шведов. Гетман пообещал шведам сдать крепость Стародуб, но сделать этого ему не удалось, поскольку генерал Лагеркрон опоздал, а русские подкрепления появились еще до того, как гарнизон Стародуба успел сдаться.
29–30 сентября армия Левенгаупта, шедшая на соединение с королем, понесла тяжелые потери в кровопролитном сражении при Лесной. Левенгаупт тем не менее сумел соединиться с армией короля, и в первые недели октября измученные шведы, пришедшие из густых лесов, вторглись в северные районы Украины, где им удалось достать немного провизии для себя и своих лошадей.
Однако обещанное Мазепой казацкое восстание все не начиналось. В то же самое время Мазепа под предлогом болезни отказывался выполнять приказ царя о борьбе со шведами.
В середине октября Петр решил идти на Украину и лично возглавить находившиеся там войска. В Борзну, к гетману отправил Протасьева; тот обнаружил, что Мазепа «серьезно болен», находится «на пороге смерти», и уже вызвал из Киева митрополита, чтобы тот его исповедовал и причастил.
Не успел Протасьев уехать, как к гетману неожиданно явился Войнаровский, его любимый племянник, который напугал дядю до такой степени, что тот решился на опрометчивый поступок. Русская кавалерия под командованием Меншикова занималась разведкой местности между Стародубом и Черниговом. Светлейший князь с нетерпением ожидал прибытия гетмана со своими казаками. Вместо этого явился Войнаровский и сообщил, что его дядя лежит «при смерти», но Меншиков этому не поверил. Подслушав разговоры офицеров Меншикова, Войнаровский узнал, что царский фаворит собирался идти на Батурин и Борзну, чтобы заставить гетмана воевать. Войнаровский ночью ускакал из ставки Меншикова, чтобы предупредить об этом дядю.
«Умиравший» гетман немедленно потребовал лошадей и поскакал галопом в Батурин. Всю ночь старый гетман и его секретарь упаковывали все, что могли вывезти из дворца. До этого Мазепа уже перевез часть своих денег и ценностей в Белую Церковь.
На рассвете 4 ноября гетман во главе своих войск двинулся навстречу шведскому королю, приказав полковнику Чечелу и сердюкам защищать Батурин от русских. На северном берегу Десны Мазепа велел своим казакам встать в круг и произнес речь. Все казаки были уверены, что гетман ведет их на битву со шведами. Но Мазепа попытался убедить их, что если они немедленно не присоединятся к Карлу XII, то шведский король после неизбежной победы над царем отдаст всю Украину под власть Польши. Однако слова гетмана не вызвали у казаков особой радости. Вместе с Мазепой Десну форсировали около 5 тысяч казаков, а последовало за гетманом меньше половины.
Такая пустячная помощь сильно разочаровала шведов. Тем не менее, надеясь, что в будущем дело улучшится, Карл принял гетмана со всеми полагающимися ему почестями в маленьком городке Горки на Десне. Ученый Dux militum Zaporoviensium (запорожский военачальник) обратился к Карлу с речью на своей прославленной церковной латыни; из уважения к его сединам Карл низко склонился перед Мазепой и предложил ему сесть, сам оставшись стоять.
Царь Петр, узнав от Меншикова об измене Мазепы, написал Апраксину: «Хоть это и противно моим привычкам отвечать на твои добрые вести плохими, нужда повелевает явити, что учинил новый Иуда Мазепа, ибо двадцать один год быв в верности, ныне при гробе стал изменник и предатель своего народа».
Ровно через неделю после соединения войск Мазепы со шведами Меншиков взял Батурин штурмом. К нему явился один из офицеров гетмана и показал, где можно без боя войти в город. За падением Батурина последовала жуткая резня сердюков, которых так холил и лелеял гетман. Солдаты Меншикова не пощадили и мирных жителей. Город Мазепы был разграблен и сожжен, а несчастный комендант Чечель колесован.
Таковы оказались первые последствия измены Мазепы. Петр с присущей ему энергией принялся бороться с последствиями, которые она могла вызвать. Гетман не был популярен в народе, и это облегчило задачу царя. Он издал указ, в котором отменял все налоги, введенные Мазепой: «Бывший гетман в своей низкой хитрости наложил на людей тяжелые поборы безо всякого нашего ведома, заявив, что они пойдут на нужды армии, но в действительности они служили для приращения его собственных богатств». Петр попытался также унять страхи казацкой старшины, возникшие в связи с причинами, которыми Мазепа объяснял свою измену, — что московское правительство якобы собиралось отменить все права и привилегии украинцев.
В конце ноября Петр собрал в Глухове Раду для выбора нового гетмана. Первым кандидатом стал полковник Полуботок, отличный вояка. Петр, однако, отклонил его кандидатуру, заявив не без юмора: «Он слишком умен для меня, как бы не превратился в другого Мазепу». Был избран скромный и преданный царю Скоропадский, полковник из Стародуба. На церемонии возведения его в гетманское достоинство была зачитана грамота царя, в которой подтверждались «все свободы, права и привилегии, дарованные [казакам] его августейшим отцом, и его священный долг — хранить их неизменными и нерушимыми».
Мудрая и энергичная политика Петра принесла свои плоды — со всех сторон посыпались уверения в преданности. Даже самые близкие сподвижники Мазепы, полковники Апостол и Галаган, просили царя помиловать их.
С Мазепой остался десяток старшин и полторы тысячи казаков, многие из которых вовсе не являлись украинцами. Его игра, казалось, была проиграна, но он все еще тешил себя надеждой, что запорожцы и крымские татары придут к нему на помощь. Именно из-за этих надежд шведская армия и двинулась дальше на юг. В начале 1709 г. войска Карла XII заняли Ромны, Гадяч, Прилуки и Лубны на Полтавщине.
Петр сконцентрировал мощные силы под Сумами и Харьковом. На правом берегу Днепра Голицын занял Белую Церковь, и все богатства, которые предусмотрительный Мазепа перевез туда, оказались в руках русских.
Положение шведов сильно ухудшилось из-за сильных морозов 1708/09 г., каких Европа не видела уже целое столетие. Петр ждал весны, чтобы покончить с врагом. В феврале он пробыл некоторое время в Воронеже, а оттуда уехал в Азов.
Морозы закончились в конце февраля, и на три весенних месяца все активные действия обеих армий прервало половодье. Но весна, совершенно неожиданно, принесла Мазепе и Карлу новые надежды.
Петр после избрания нового гетмана сосредоточил все свои усилия на подчинении Запорожской Сечи. Он послал атаману Гордиенко письмо с 50 червонцами для него самого, 2 тысячами червонцев — для раздачи среди старшин и 1200 — среди простых казаков. В то же самое время Мазепа убеждал атамана, непримиримого противника русских воевод, явиться к нему в Киев.
Незадолго до нового, 1709 года Гордиенко прислал русскому командованию нечто вроде ультиматума, в котором потребовал уничтожить все русские крепости на Сечи, выгнать всех русских и украинских помещиков и разделить землю «среди людей». Хорошо зная о тесных связях запорожцев с крестьянством всей Украины, атаман хотел спровоцировать крестьянское восстание, которое он мечтал возглавить, чтобы потом начать с царем и королем Карлом игру по-крупному. Социальная база его политики Гордиенко делала его более опасным врагом, чем богатый старый гетман, которого народ не любил.
На требования мятежного атамана русское правительство не обратило никакого внимания, и он вышел на бой с 6 тысячами запорожцев. Меншиков выслал небольшие отряды по рекам Орель и Ворскла. Однако Гордиенко разбил царских драгун под Цвичанкой и овладел Переволочной на Днепре. На Полтавщине и в Миргородчине стали подниматься крестьяне. Полторы тысячи восставших присоединились к атаману, но у запорожцев не было для них оружия. В апреле Гордиенко встретился с небольшим отрядом Мазепы в Диканьке, фамильном гнезде Кочубеев. После этого произошла его встреча с Карлом XII в Будищах, где запорожский атаман обратился к шведскому монарху на латыни, желая показать гетману, что тоже не лыком шит.
В начале мая король отправил двух казацких вождей взбунтовать Полтаву, которую он намеревался захватить, а сам стал дожидаться подхода к Крассову шведских войск, стоявших вместе с королем Станиславом на Волыни. Наступление русского полка под командованием генерала Ренне создало угрозу запорожцам, но генерал Крузе привел на подмогу Гордиенко 3 тысячи шведских пехотинцев, с которыми тот бил Ренне под Сокольно.
А тем временем Петр решил разгромить «проклятое гнездо», как он называл Сечь. В мае на судах по Днепру спустился отряд полковника Яковлева, а «помилованный» чигиринский полковник Галаган следовал за ним по правому берегу. Яковлев отбил у казаков Переволочну и вместе с Галаганом занял территорию Сечи, где Гордиенко оставил для охраны всего тысячу казаков. Историческая крепость, сыгравшая такую важную роль в продвижении восточных славян на юг, была разрушена до основания. Царские солдаты сожгли не только казацкие курени, но и Покровскую церковь (предварительно вынеся из нее все иконы). Уничтожение Сечи стало огромным ударом для всех сподвижников Гордиенко.
В начале июня обе армии сосредоточились под Полтавой, и решающая битва стала неизбежной. Петр I предпочел бы избежать открытого сражения с «непобедимыми шведами», но плачевное состояние полтавского гарнизона вынуждало его принять бой, если шведы на него решатся. Царя очень воодушевило известие о том, что Карл получил ранение в ногу. Уверенность шведов в своем короле и в собственной победе, даже после всех тех ужасающих лишений, которые им пришлось перенести в течение последних полутора лет, была так велика, что, невзирая на сильное превосходство противника в живой силе и артиллерии, они смело атаковали позиции русских. Сражение началось на рассвете 27 июня 1709 г., но уже в девять часов утра все надежды шведов на победу рухнули. Казаки Гордиенко не принимали никакого участия в жестокой сече, которая разгорелась на поле. Шведы бились отчаянно, но им пришлось признать свое поражение. Запорожцы их покинули и рассеялись по округе. Самыми первыми бежали Мазепа, Орлик, Войнаровский и вся свита гетмана из украинских дам. Старому гетману удалось увезти с собой только две бочки золотых монет — все, что осталось от его прежнего богатства.
Остатки шведской армии сдались в Переволочне, на левом берегу Днепра. Запорожцев, о которых в договоре о капитуляции Левенгаупта не было сказано ни слова, постигла ужасная судьба. Те, кто не утонули в реке, пытаясь переплыть ее, были казнены по приказу царя.
Раненые король и Мазепа с Гордиенко в его свите бежали за Буг, на турецкую территорию. В начале августа они добрались до небольшого молдавского местечка Бендеры, расположенного на правом берегу Днестра; здесь они были интернированы по приказу Стамбула.
Поражение сломило Мазепу, и руководство небольшой группой украинских беглецов перешло к Орлику. Ее положение оказалось очень опасным, поскольку русский посол в Турции требовал выдачи предателей. Чтобы добиться этой выдачи, Петр собственноручно написал письмо великому визирю, прибавив к нему приличную сумму денег. Однако в дело вмешались шведы, и французский посол маркиз де Ферриоль, получив распоряжение из Версаля, взял гетмана под свою защиту.
Вскоре Мазепа заболел и умер, избавив турок от всех проблем. Он скончался 2 октября 1709 г. и был похоронен в православной церкви Бендер, а позже гроб с его телом перенесли в монастырь Святого Георгия в Галаце.
За год до этого в Глухове состоялись «государственные похороны» Мазепы. Царь Петр обожал всякие непристойные представления и сам придумал сценарий, назвав его «Мазепа спешит в ад». Чучело, которое изображало мертвого изменника, было облачено в полное гетманское одеяние. К нему прикрепили все ордена, которые Мазепа получил в течение своей жизни, и вздернули на виселицу. Палач снял это чучело и потащил в собор, где Феофан Прокопович, который когда-то восхищался познаниями Мазепы в латыни и его архитектурными вкусами, произнес слова проклятия. После этого Меншиков и Головин разорвали царские письма, адресованные гетману, и сорвали с чучела все награды. Духовенство и хор, облаченные в черные одежды, с черными свечами в руках повторяли проклятие и капали воском на его текст. Наконец Феофан Прокопович ударил изображение гетмана своим епископским посохом и провозгласил: «Анафема!» После этого чучело снова вздернули на виселицу и сожгли. Анафему Мазепе, Лжедмитрию и Стеньке Разину, которые пытались потрясти основы Московского царства, велено было ежегодно провозглашать во всех церквах России.
Datalife Engine Demo
О Мазепе в последнее время многое написано. Его жизнь, деяния, привычки, нравы, казалось бы, изучены до тонкости. Однако, что бы ни откопали о нём в дальнейшем историки, главный поступок «политика культуры барокко», «доблестного патриота» Украины связан с его «изменой» и переходом на сторону шведов. И, поскольку, по выражению тогдашнего президента по должности и, судя по книге, «историка по призванию» Л. Д. Кучмы [См.: 1], «легенда о «предателе Мазепе» никак не стоит на ногах» [2], мы попробуем разобраться, почему Мазепа решил перебежать к Карлу XII, бросив своего покровителя российского царя. Особенно, если учесть полное доверие по отношению к нему «не образованного и дикого нравом» Петра I [3, С. 239].
И действительно, до «измены» царь всемерно поддерживал гетмана, поднимал его авторитет на Украине, одаривал его высшими наградами, ценными подарками, имениями, а в ответ слышал и читал клятвы в верности, повторяемые в «простодушной невинности» (цитата из письма И. С. Мазепы – А.С.) множество раз: «На вечную верность мою и радетельную услугу. твердо и непоколебимо в том пребывати и стояти буду не точию до излияния крови, но и до положения главы моей, которую за превысокое ваше монаршеское достоинство отнюдь щадити не буду» [4, С. 83].
Но для Мазепы, видимо, клятвы нужны были не для исполнения, а чтобы скрыть свои замыслы и дела. И в самый разгар Северной войны осенью 1708 года он перешёл на сторону шведов, сделав тем самым выбор, ставший для него роковым. Роковым, в первую очередь, потому, что он ошибся, и народ его не поддержал. А политическая ошибка, как известно, бывает иногда хуже преступления.
Историки, оправдывающие действия И. С. Мазепы приводят в пользу его решения следующие аргументы:
1. Приняв решение о переходе на сторону шведов, Мазепа руководствовался не эгоизмом, не тщеславием, не корыстными мотивами, а исключительно интересами Украины; более того, наоборот, он жертвовал своим благополучием ради горячо любимой им Украины, которая, благодаря этому могла стать свободной и независимой. Согласно данной позиции, «эти деяния гетмана были не только добровольными актами частной особы, а принципиальным национально-культурным курсом, направленным на распространение народного образования, культуры и сохранение Украинской державы» [5, С. 141], сложившимся после того, как он понял, что «союз Украины с Россией не открывает для его Отчизны никаких счастливых перспектив» [5, С. 142].
Эта позиция дополняется также следующими утверждениями других исследователей:
1) «Важно отметить, что Петр I в период своего царствования никогда не проявлял особых симпатий к украинскому народу. Даже во время «взаимной любви» и полного согласия с гетманом И. Мазепой российский царь намеревался последовательно осуществлять реформы, направленные на уничтожение» республиканского правления в Украине и «полное объединение Украины с Московщиной» [6, С. 131].
2) «Петр I подорвал экономику Украины» [Там же], заставляя украинских купцов торговать с Европой через Архангельск.
3) «Петр I проводил неприкрытую колониальную политику и в отношении культуры Украины. Даже «Святое писание» в Украине хотели перепечатать не со старых украинских книжек, а с российских» [6, С. 132].
Поскольку разбор этих утверждений требует отдельного обстоятельного разговора, ограничимся лишь тем уточнением, что все эти доводы по поводу подрыва экономики, неприкрытой колониальной политики в отношении украинской культуры в совокупности с т. н. «косвенными доказательствами» [2, С. 262] не подтверждаются ни одним документом, а лишь слухами и универсалами И. С. Мазепы, написанными уже после его перехода к шведам.
Понимая зыбкость подобных утверждений, историк Б. Крупницкий пишет, что хотя Россия «не отваживалась открыто идти на радикальные изменения украинской государственности», было ясно, что «целью российской политики, как свидетельствовали факты, было полное уничтожение украинской самобытности» [5, С. 142]. Но спрашивается, если Россия не шла на открытые изменения украинской государственности, то какие «факты» могли об этом свидетельствовать? Тем более, если речь шла об «украинской самобытности», то есть о культуре, традициях, религии, языке. Что в данном случае имеет в виду автор, не понятно. И никакие документы, касающиеся рассматриваемого периода, однозначно подобных намерений не подтверждают. Но есть факты совершенно противоположные. В частности, значительное влияние на развитие мануфактурного производства на Украине оказали реформы Петра I в области экономики.
В связи с ними на Левобережье и Слобожанщине началось систематическое строительство государственных и вотчинных предприятий. Появились первые мануфактуры, в частности в текстильном производстве. Интересное наблюдение, проливающее свет на причины экономического запустения в украинских землях, можно найти и у Н. И. Ульянова: «До учреждения Малороссийской коллегии правительство довольствовалось номинальным пребыванием Малороссии в составе Российского государства. Оно содержало в некоторых городах гарнизоны, но от управления краем фактически устранилось. Все доходы остались в гетманской казне. Когда Мазепа довел край до финансового истощения, генеральная канцелярия обратилась в Москву за деньгами на жалование охотницкому войску… Москва напоминала, что всякие доходы в Малороссии за гетманом, старшиною и полковниками, и бить еще челом о деньгах стыдно» [7, С. 71-72].
На всякий случай, если кому-то вдруг не понятно, извлечём из данного сообщения главное:
— никаких налогов с Малороссии при Мазепе в Москву не собиралось. Следовательно, пребывание её в составе Российского государства в экономическом плане было максимально щадящим и благоприятным, если бы не жадность возглавляемой Мазепой старшины;
— Мазепа имел возможность управлять Малороссией, как ему вздумается, всемерно обогащаясь за её счёт и даже не задумываясь, как расплачиваться с войском, бремя содержания которого он пытался переложить на центральную власть. При этом сам гетман обогатился сказочно. Только сумеет ли он эти богатства сохранить?
Впрочем, коль речь зашла о «фактах» в истории следует напомнить, что, как правило, между человеком и фактом стоит «образ факта»; воспринимаемый как факт, образ, осмысленный в духе определённой национально-культурной традиции и вытекающий из заранее обусловленной установки, построенной на основе конкретной политической доктрины. Кроме того, история не воспринимает каждый факт происходящего в отдельности, так или иначе встраивая его в общую, заранее выстроенную систему. В основе её лежат также определённые установки, вытекающие из целого комплекса различных социопсихологических причин и мотиваций. И это не удивительно, ведь «история начинается там, где факты не берутся как факты, а исследуются личностно, с внесением в них определенных точек зрения, рассматриваются с определенных субъективных позиций. При этом субъективное отношение подается как объективность по отношению к субъективно понимаемому и оцениваемому объекту исследования, скрывающее свое вероучение, базирующееся на всякого рода построениях, отношениях, мотивах, симпатиях и антипатиях. Факты, соответственно понимаемые и оцениваемые, становятся фактами сознания, прослеженными с определенных позиций и включенными в определенную концепцию, выстраивающую свою мифическую систему» [8].
В результате, обеспечивая «координацию восприятия и поведения многочисленных разрозненных индивидов» [9, С. 166], мифы становятся мощным оружием в борьбе за умы людей. Но к истории как науке, к проблеме оценки и интерпретации имеющихся документов такая мифология уже никакого отношения не имеет. Пытаться доказать что-либо её сторонникам крайне сложно уже потому, что назвав её метаисторией, увлёкшиеся украиноцентризмом «митці» и «науковці» вывели украинскую историю из сферы научно выверенной методологии в область мифотворческую, где решают уже не доказательства, а убеждённость в своей правоте, вытекающая из заранее заданной политической доктрины [10, С. 116-119].
У этой метаистории другие методы и критерии. Она использует иные, преимущественно не логические, а аффективно-суггестивные приёмы. К тому же такая метаистория строится на тех социальных мотивациях, которые позволяют увидеть и подать любую историческую картину не такой, какой она представляется на основании проверенных исторических источников, но такой, какой её хотят видеть её создатели. Вот почему можно смело утверждать, что в данном случае речь преимущественно идёт о «фактах», изложенных самим Мазепой и его людьми, либо сочинителями типа безымянного автора «Истории Русов» [11], и повторяемых историками после, как будто ими доказанных. То есть о «фактах сознания». В них Мазепа предстаёт перед нами личностью великой, возвышенной, благородной, сделавшей свой «европейский выбор» и стремящейся «зробити з України європейську державу». Но жизнь опровергает эти наукообразные домыслы при первом же столкновением с реальностью.
Не имея возможности привлечь Украину на свою сторону после перехода на сторону поляков и шведов, И. С. Мазепа сделал ставку на «войну перьями». И с помощью рассылаемых им универсалов попытался убедить малороссов в том, что Петр I «с папежем Римским давно уже трактует, абы, выскоренивши греческую веру, римскую в государство свое впроводить» [12, С. 206-216]. Совершенно очевидно, насколько эти обвинения о замысле Петра I перевести население Малороссии из православия в католичество были надуманы. Но и остальные обвинения были не лучше. И потому украинским историкам приходится с сожалением констатировать, что ответная «религиозная пропаганда Петра I о солидарности православных» оказалась значительно эффективней универсалов Мазепы на фоне притеснений православия в Польше [6, С. 131].
Эти же историки, впрочем, дают понять, что на самом деле поводом для начала переговоров с поляками и шведами послужило изменение ситуации в Северной войне, когда Карл XII захватил Польшу, а Россия лишилась всех своих союзников, и Мазепе показалось, что война ею уже проиграна. А быть с проигравшими он не собирался. С другой стороны гетман был вынужден подчиняться общероссийскому командованию, что задевало его гордость, вызывая чувство унижения. К тому же в нём росло подозрение, что царь планирует сместить его и передать гетманскую булаву А. Д. Меншикову, а княжеский титул, который Пётр выхлопотал для него у австрийского императора Иосифа – своего рода компенсация за потерю гетманства [5, С. 138]. Как видим, угроза в данном случае была не Украине, а его собственной власти. При этом добавим, угроза мнимая. И реальные факты свидетельствуют, что царь ни разу не дал гетману повода усомниться в своем абсолютном доверии. Но И. С. Мазепа о людях судил по себе, и тогда его подозрения обретали характер явной очевидности. Той «очевидности», которую вопреки фактам, он и брал в расчёт.
2. Другим аргументом в пользу правильности «измены» Мазепы, является довод, что это решение далось ему не сразу. Но, видя унижения и тяготы казачества, понимая, что Пётр I, заботясь о собственной выгоде, не даст ему в помощь войска, оставляя Украину перед поляками и шведами беззащитной, боясь нового предательства России после 1667 года [12, С. 145], гетман «после долгих колебаний и раздумий» [13, С. 169] посчитал, что Пётр не оставил ему другого выбора, как перейти на сторону победителя. А вступление Карла XII в пределы Украины это решение только ускорило. В подтверждение данной точки зрения обычно приводят также свидетельства, как Мазепа был поражен тем, что Карл XII повернул на Украину. Но на наш взгляд аргументы эти звучат убедительно лишь для заинтересованного в них слушателя, ведь в письмах Петра I к гетману Мазепе мы видим постоянные заверения, что в случае вторжения шведской армии в Украину русская армия будет её защищать. Собственно так и произойдёт. Значит, Пётр Мазепу не обманывал. Тот сам обманулся, оценивая людей по себе.
3. Ещё одна позиция, рассматривая решение Мазепы о переходе на сторону противников России исходя из его мотивации, пытается представить его действия, как бескорыстные, вызванные не личным интересом, а исключительно любовью к своей Отчизне-Батькивщине. «Те, кто называет Мазепу предателем, — рассуждает по этому поводу уже упомянутый ранее «историк» Л. Д. Кучма, — должны немного поразмыслить. Разве он сделал это из корысти? Он один из самых богатых людей Европы? Или, может быть, из легкомыслия? Значит, он перешел на сторону Карла XII из карьерных соображений? На семидесятом (примерно) году жизни и уже сделав максимально возможную для себя карьеру? Но, может быть, он просто решил примкнуть к явно побеждающей стороне? Мазепа, хочу напомнить, перешел с верными людьми через Десну в расположение шведской армии почти через месяц после серьезного поражения шведов у Лесной, когда Карл XII оказался без необходимых боеприпасов и провианта, без надежды на людские подкрепления» [2, С. 263].
В ответ на это отметим, что объяснения Л. Д. Кучмы вроде бы и разумные, но из разряда тех, что делаются «опосля» без учёта собственно той ситуации, сложившейся осенью 1708 года и с намеренной установкой. Бывает, что люди совершают впоследствии очевидно опрометчивые, хотя на момент совершения вроде бы и обдуманные поступки не по причине возможного карьерного роста, либо увеличения своего благосостояния, но чтобы просто всё это в силу сложившихся обстоятельств или по чьей-либо вине не потерять. К тому же сам Л. Д. Кучма несколькими строками ниже находит еще одно объяснение, которое никак не вяжется с его предыдущим текстом. «Мазепа был не вправе исключить, что Россия в случае поражения может откупиться частью Украины», как это якобы уже было в 1667 году [Там же]. Значит, вероятность того, что Пётр I проиграет Карлу XII, когда противостояние между ними перейдёт в решающую стадию, все-таки была и тогда весьма ощущалась. Ведь все предыдущие успехи русских войск не носили переломного характера, хотя потихоньку и готовили будущую победу. И потом — вплоть до Полтавы Карл XII был все ещё непобедим.
Что касается решения Мазепы о переходе на сторону Швеции, напомним также, что переговоры с Польшей и Швецией велись, начиная чуть ли не с 1705-го года. Несколько позже, в 1707-м году И. С. Мазепа передал польскому королю Станиславу Лещинскому через ректора Винницкой иезуитской коллегии Залесского, что «он готов признать его власть над всей Украиной и Запорожьем», а в случае вступления польских и шведских войск в Украину уничтожить 10 тысяч русских солдат в течение одной ночи [5, С. 151]. И потому аргументы типа: «уже одно это [речь идет якобы об отказе Петра защищать Украину от поляков – А.С.] формально освобождало другую сторону от ее обязательств» [2, С. 263] – никак не вяжутся с предыдущей информацией о длительных и плодотворных переговорах Мазепы с поляками и шведами. Значит, отказ Петра I дать Мазепе солдат здесь выступает только как повод. Решение уже было принято раньше. И обещания даны. Обещания, на которые, как позже выяснилось, шведский король рассчитывал, полагаясь на то, что Мазепа – человек чести.
Недовольство же гетмана приходом Карла XII понятно. Он был недоволен не потому, что ещё не решил, надо ли ему поддерживать шведов, но потому, что шведы вынуждали его действовать. Он думал всю войну отсидеться в стороне, создавая у обеих воюющих сторон впечатление поддержки, но лишь в последний момент перейдя на сторону явного победителя. Однако, для Карла XII обещания Мазепы, письменные и устные, были равносильны приглашению. Тем более, что после разгрома корпуса генерала Левенгаупта у д. Лесной шведы испытывали серьёзные затруднения с боеприпасами и продовольствием. Осенью 1708 года только Мазепа мог им помочь. Так что отсидеться в стороне не получилось. И Мазепе оставалось лишь декларировать:
Итак, как уже отмечалось ранее, в данном вопросе украинские историки расходятся. Одни утверждают, что И. С. Мазепа выступил против Петра I лишь, когда тот, выведя из Украины русскую армию, фактически оставил её на поругание шведам, и тогда, как сказано было на одном учебном семинаре, «чтобы не допустить опустошения Украины, Мазепа решил отдаться шведам». Другие же историки настаивают на том, что Мазепа с самого начала боролся с Россией, до поры, до времени скрывая свои замыслы от Петра [15, С. 81-124].
Впрочем, такое явное противоречие, на самом деле кажущееся, так как вытекает из того, что эти национально мыслящие историки в рамках общей программы «отмывания» Мазепы от «грязи истории» преследуют разные цели. Одни стараются показать Мазепу как борца против «империалистической России», мечтающего о свободе Украины и последовательно идущего к своей цели на протяжении всего периода гетманства [16, С. 153]. Другие – представляют его как невинную жертву царского произвола, перекладывая вину за действия Мазепы на русского царя.
Причём, согласно первой версии, Мазепа – государственник, видящий в России исконного врага, но, будучи достойным учеником Макиавелли [15, С. 99], до поры до времени, действующий втайне. По второй версии, он – невинная жертва, которого на активные действия против России вынудили исключительно злокозненные поступки царя Петра [17, С. 299].
В результате этой игры смыслов, образ Мазепы изначально воспринимается двояко: как борца и жертвы одновременно. Но в зависимости от необходимости, в разной аудитории и ситуации, более актуализируется одна из сторон «образа». И тогда можно сказать либо: «Вот как надо бороться с колонизаторами! Ради свободы своей Батькивщины любые средства хороши»; либо: «Мазепа тоже хотел дружить с Россией, и был честен с Петром. И что из этого вышло? Стоит ли повторять его ошибки сегодня?»
Впрочем, не будем спорить о том, можно ли считать переход И. С. Мазепы на сторону шведов изменой и хорошо ли изменять тому, кому ранее присягал. Ведь, если бы офицеры Советского Союза, чьи части были расположены на территории Украины, не присягнули бы ей в 1991-м году, у Украины не было бы сейчас ни своей армии, ни своего флота. Но вопрос: послужил ли переход Мазепы на сторону шведов благу Украины? Привёл ли он к улучшению жизни ее народа? Украинские историки одобряют этот шаг, объясняя его так: «После победы шведов над Россией Украина должна была стать независимым государством» [18]. Но правда ли это? И не только потому, что, как мы сегодня знаем, в данное утверждение изначально закладывается невозможная вероятность – шведы не победят. Дело — в другом. Ведь договоров, заключённых Мазепой в период Северной войны с врагами России, было два.
Первый был заключен со Швецией, и она действительно признавала независимость Украины. Но по второму договору между Украиной и союзницей Швеции Речью Посполитой, заключённому в начале 1708 года, Левобережная Украина (Киевщина и Черниговщина) снова должна была войти в её состав [13, С. 168]. А, значит, поляки опять попытались бы вернуть своё влияние в Украине. Снова бы начались притеснения, а, возможно, и ополячивание и захваты православных храмов униатами. Снова предпринимались бы попытки вернуть и власть, и земли, утраченные в Украине, которые поляки считали своими по праву.
Примечательно, что о заключении второго договора в Украине сейчас стараются не вспоминать. А если упоминают, то вскользь и с сомнением. Так, в частности, С. О. Павленко возводит его в разряд очередного «российского мифа», настаивая на том, что в данном случае речь идёт о явной подделке, выполненной по приказу Петра I.
Действительно, согласно имеющимся сведениям, в захваченном Батурине был найден, а позднее опубликован документ [См.: 19, С. 50], аналогичный тому, что был издан в Амстердаме. Однако основной аргумент С. О. Павленко по этому поводу заключается в том, что Пётр упоминает о сговоре между польским королем Станиславом Лещинским и Мазепой ещё до захвата Батурина, из чего он делает вывод, что российский царь мог знать о договоре лишь в том случае, если сам был причастен к его изготовлению [15, С. 179-193]. И этот аргумент мог бы звучать весомо, если не учитывать, что к тому времени у Петра уже было достаточно информации, чтобы понять, что же произошло. Но поскольку жестокость скорее совместима не с умом, а с коварством, С. О. Павленко считает такой довод неприемлемым. Исходя из этого, по его мнению, те документы, которые есть в российских архивах, также, за редким исключением, недостойны доверия «историка-мазепинца» [См.: 20].
Кстати, надо отметить, что такой подход к историческим документам, находящимся в российских архивах, для «историков-мазепинцев» довольно типичен. Для них эти документы либо – «свідома брехня» [15, С. 5], либо просто несущественны. В любом случае в них нет потребности [См.: 12], так как их крайне трудно использовать в духе апологетики Мазепы. Ведь эти документы не подходят, потому что «не работают» на заявленный «мазепинцами» образ.
Однако, в данном случае мы не будем категоричны, так как исследующие этот документ историки вправе подвергнуть его сомнению. Ведь подлинник документа, изданного в 1740-м году в Амстердаме под названием «Союз между Польшей и Мазепой» сыном историка Г. Адлерфельда в качестве приложения к 4-му тому «Военной истории Карла XII, короля шведов», не сохранился [21]. Но основные статьи его совпадают с другим текстом договора, который в шведской редакции назывался «Союз короля Карла ХII, короля Станислава и полководца Мазепы». Помимо этого существуют также свидетельства, что «секретарь походной канцелярии Карла XII Шонстрем, несомненно, ознакомленный с уничтоженными после Полтавы секретными документами», утверждал, «что Мазепа должен был вернуть всю Украину полякам, взамен получив княжество, созданное из Витебского и Полоцкого воеводств Белоруссии» [22, С. 201].
Об этом же, как о факте, само собой разумеющимся пишет польский историк Ю. Фельдман [См.: 23, S. 304-305]: «В следующем [1708] году его [Мазепы] посланец заключил договоры с Карлом и Лещинским, с первым чисто военного характера, со вторым политического. Вся Украина с Северщиной, и Киевшиной, Черниговщиной и Смоленщиной должна была вернуться в Речь Посполитую. . Самому Мазепе была обещана награда в виде удельного княжества вроде Курляндии, выкроенного из воеводств витебского и полоцкого» [24]. Аналогичную информацию сообщает и Г. Адлерфельд, ссылку на которого делает Н. И. Костомаров [См.: 25, С. 229]. Да и сам Мазепа в своём письме С. Лещинскому, перехваченном русскими драгунами [Цит. по: 26, С. 655], не оставляет возможности трактовать его отношение к польскому королю как к господину, обращаясь к нему «верный подданный и слуга наинизший Ян Мазепа, гетман» [27].
К тому же стоит элементарно задаться вопросом: будет ли выступавшая посредником между Мазепой и Карлом Польша оставаться в стороне, предоставив отделившейся от России Украине независимость или напомнит, что большая её часть была в своё время отторгнута от Речи Посполитой после восстания Богдана Хмельницкого? Неужели польские магнаты и шляхта упустят свой шанс вернуть украинские земли обратно, используя шведов в борьбе с Россией как таран?
Недаром, понимая это, и Б. Крупницкий, и А. Оглоблин, в отличие от С. О. Павленко, не подвергали сомнению подлинность данного договора не только по причине совпадения всех трёх его редакций, но и потому, что он был в духе того времени и сообразно с представлениями о будущем Украины и основного союзника Швеции, и посредника в переговорах между Карлом и Мазепой – Речи Посполитой [См.: 28, С. 279; 5, С. 155]. По ним «гетман обязался передать Польше всю Украину вместе с Северщиной, Киевом, Черниговом и Смоленском» [5, С. 155]. И поскольку отрицать сходство этих текстов невозможно, «мазепинцам» остаётся лишь настаивать, что И. С. Мазепа подписал с польским королем Станиславом Лещинским не договор, а своеобразную декларацию о намерениях, тем самым утверждая, что гетман не собирался отдавать Польше Украину, но лишь обещал это, чтобы получить от Лещинского поддержку [5, С. 156]. Иными словами – снова обманывал, так как для него договор с Польшей «залишався тільки дипломатичним інструментом, вигідним для Мазепи» [29]. При этом изначальная сложность замысла гетмана заключалась в том, что он «повинен був зберегти таємницю не лише від старшини, але також і від Польші, яка б не погодилась на незалежність України» [29].
Надо сказать, что доводы замечательные. Только ведь ясно, что поляки рано или поздно узнали бы об этом. И что было бы тогда? Чьё бы влияние на шведского короля перевесило: Мазепы или Лещинского? И как поступили бы победители с тем, кто их пытался обмануть? Неужели непонятно?
Кстати, этот аргумент «мазепинцев» сильно напоминает другой исторический эпизод, когда деятели Украинской Центральной Рады, обещали Германии при заключении сепаратного мирного договора в 1918-м году в обмен на военную помощь и разгром Советской власти в Украине обеспечить продовольствием немецких солдат. И тогда Центральная Рада тоже, как позже выяснилось, выполнять обещанное не собиралась, хотя немцы свои обязательства по условиям договора, прогнав большевиков, выполнили. И когда обман руководителей Центральной Рады выяснился, немцы её тут же прихлопнули, заменив Раду М. Грушевского на Гетманат П. Скоропадского.
Конечно, обещать всегда легче, чем обещанное выполнить. Ведь обещать, как говорят на Украине, не значит, жениться. И чего не сделаешь, чтобы получить сиюминутную выгоду? Но все-таки лучше думать о возможных последствиях. Тем более, если силы не равны. А нам остаётся только восхищаться способностью любого языка порождать всё новые смыслы и интерпретации, и удивляться тому, как тонко чувствуют сегодня в Украине психологические мотивы политики И. С. Мазепы спустя триста лет. Особенно там, где касается обмана. Был бы в них интерес. А интерес, безусловно, есть.
И, значит, второй договор с Речью Посполитой был всё-таки подписан на условиях, схожих с Гадячским договором 1658-го года. По нему Украина должна была войти в состав Польши. И тогда спрашивается, действительно ли И. С. Мазепа желал Украине блага, хотел ли видеть её независимой, если возвращал Польше? В пользу этого, казалось бы, говорит пламенное обращение И. С. Мазепы к казакам, предложенное в школьном учебнике и списанное с «Истории Русов»: «Отплатим москалям за насилие над нами, за нечеловеческие муки и обиды, причиненные нам! Пришло время сбросить ненавистный гнет и нашу Украину сделать свободным, самостоятельным государством!» [18, С. 120].
Но был ли украинский народ свободным? «Новые паны» во главе с И. С. Мазепой захватили все земли и почти всех украинских крестьян, сделав их крепостными. Ещё до Северной войны гнёт был настолько сильным, что заговорили о «козацком иге». По мнению Н. И. Костомарова «Малороссия не пошла за своим старым гетманом», потому что «интересы простонародной массы были противоположны интересам старшин и вообще богатых и значных людей казацкого сословия. Последние понимали вольность в таком смысле, чтобы привилегированный класс, вроде польской шляхты, управлял своей страною и пользовался ее экономическими силами на счет остального народа, так называемой черни, а простонародная громада хотела полного равенства, всеобщего казачества» [30, С. 658-659].
И станет ли Украина свободной, войдя в состав Польши? Или опыт пребывания в её составе до Богдана Хмельницкого ничему малороссов не научил? О какой же свободе говорил И. С. Мазепа? Конечно не о свободе простых казаков и крестьян, а о свободе старшины хозяйничать на Украине, ни с кем не делясь и ни перед кем не отчитываясь. Потому-то народ его и не поддержал. Не благо народа его интересовало, а собственное. Не ради блага Украины сделал гетман И. С. Мазепа свой выбор, а чтобы не потерять свою власть. Не независимость ожидала Украину в результате успешности его действий, а очередная смена хозяина. Не Пётр отрекся от Украины, заставив Мазепу перейти на сторону шведов, а Мазепа изменил союзу с Россией, подписав тайные договоры с её врагами к собственной выгоде задолго до прихода шведов, возбуждая в малороссах ненависть к России. Таким образом, он предал не только Россию, но и свой народ, который, по мнению современных украинских историков, не понял, не оценил светлые, благородные помыслы его правителя, публично «мечтавшего» видеть страну независимой и свободной, а народ процветающим и счастливым. Но расчеты И. С. Мазепы не оправдались. Кто же помешал ему? Народ? Церковь? Старшина? Пётр? История? Или он просто не смог хорошо «станцевать» свою последнюю историческую партию, потеряв голову?
В любом случае, что бы ни замышлял Мазепа, заключая т. н. «украино-шведский договор», он не выполнил ни одного его положения, давая пример современным политикам поступать точно также, сейчас и в будущем, и закладывая основы той дипломатической традиции, которая Украину только позорит.
Андрей Владимирович Ставицкий, историк, кандидат философских наук